До 1865 г., когда по окончании Гражданской войны регулярная армия смогла вернуться к исполнемию своих обязанностей на Западе, граница по большей части находилась под охраной полков, сформированных на местах. Кроме них бнло создано еще пять полков так называемых «волонтеров Соединенных Штатов», которых набирали среди пленных конфедератов, которые предпочли сражаться с индейцами, а не томиться в лагерях военнопленных. Взамен им гарантировали, что не будут использовать их в операциях против южан. С завершением войны волонтеры были демобилизованы и в прерии вновь вернулись регулярные войска.
Американская армия имела самый пестрый и разнородный личный состав Многие приобрели вкус к армейской службе за время Гражданской войны; немалое число просто сменило серый мундир на синий; иные прибыли из европейских армий; немало было и беглых преступников, скрывавшихся от правосудия - бандитов из больших городов и злостных банкротов. А рота «С» 8-го Кавалерийского полка имела в своих рядах солдат, получивших учёную степень в Гарвардском университета.
Каждый кавалерийский полк состоял из 12 рот, разделённых между тремя эскадронами, по 4 роты в каждом. Рота разделялась на два взвода, каждый из которых состоял из отделений по 4 человека каждое. Роты редко проходили службу все вместе. Чаще роты разных полков сводили по мере необходимости в отдельные соединения. В соответствии со специальным распоряжением президента штатный состав одной роты соответствовал минимально 50, а максимально - 100 солдат при капитане и двух лейтенантах. Однако реально редкая рота, как в кавалерии, так и в других родах войск, достигала этого числа. Так офицер 5-го Пехотного полка, сражавшийся против сиу и северных шайеннов в 1878г., сообщает, что рота его полка насчитывала в строю едва 16 человек. В случаях подобного некомплекта они состояли фактически из большого единого взвода.
Командовал полком полковник с помощью подполковника. Во главе каждого эскадрона стоял майор. Эскадроны были пронумерованы цифрами, роты имели буквенные обозначения. Каждой ротой командовал капитан с помощью первого и второго лейтенантов. Унтер-офицерский состав включал в себя: старшего сержанта (сержант-майор), сержанта-квартирмейстера, старшего оркестранта и старшего горниста. Каждая рота имела в своем составе одного 1-го сержанта, пять сержантов, четырёх капраллв, двух горнистов, а также кузнецов, шорника и возницу. В среднем против индейцев армия официально развернула силы до 10 970 кавалеристов. Дезертиры, умершие и откомандированные делали, разумеется, эту цифру гораздо меньшей.
Роты были не только разрозненны и немногочисленны, но и личный состав в них был, в большинстве своём, весьма плохо обучен. Предполагалось, вероятно, что ветераны Гражданской войны не нуждаются в муштре, а потому занятиями с личным составом попросту пренебрегали. Гарнизонный маркитант клерк Петер Кох вспоминал, что при инспекции форта Эллис в 1871 г. в Монтане «офицеры ограничились тем, что проинспектировали несколько бутылок с шампанским». Положение начало меняться к лучшему в 1872 г., когда официально были введены учебные стрельбы и каждый солдат должен был ежегодно расстрелять на стрельбище 90 патронов с различных дистанций. Но серьёзные учения начали практиковаться в армии только после битвы при Литтл Бигхорн, результаты которой просто шокировали военное ведомство.
Однако следует отметить, что оружие в армии всегда поддерживалось на современном уровне с момента внедрения в 1866 г. винтовок, заряжающихся с казенной части. Старые мушкеты Спрингфилда калибра 0,58 были быстро и без труда переделаны на новый манер и приспособлены под использование унитарного металлического патрона. Кавалерист имел при себе несколько видов оружия. Во-первых, это была легкая кавалерийская сабля образца 1860 г. с медным эфесом, носимая на черном кожаном поясном ремне с прямоугольной медной пряжкой, на которой был изображен орел в серебряном венке. На походе, однако, сабли зачастую снимались и сдавались на хранение. В бою использовались они крайне редко. Единственный известный случай массированной сабельной атаки в индейских войнах на Равнинах относится к 1857 г., когда таким образом были рассеяны крупные силы шайеннов (кстати, практически без прямого столкновения). К обычному вооружению кавалериста относился также тесак, носившийся на поясном ремне.
Сабля у кавалериста висела на левом боку, а на правом ее уравновешивал револьвер в черной кожаной кобуре. Первоначально это был «кольт» или «ремингтон» калибра 0,44. Это были капсюльные револьверы, где использовались бумажные патроны, а выстрел происходил от удара курка по медному капсюлю с ртутным наполнителем. Заряжались они довольно медленно. В 1872 г. в армии была принята на вооружение новая модель «кольта» калибра 0,45 - так называемый «миротворец». Тут уже применялся унитарный металлический патрон. Их выпускали не по специальному армейскому заказу, а потому 7-й Кавалерийский полк, например, получил это новое оружие не ранее первой половины 1874 г.
Каждый солдат имел и карабин. Это было заряжающееся с казенной части оружие, то же, что и в период Гражданской войны: винтовки системы Шарпа, Смита, Спенсера, Галлахера и Барнсайда. Здесь также применялся бумажный патрон и медный капсюль (кроме систем Спенсера и Генри). Их обычным калибром было 0,52, дальнобойность весьма низкой, фактически меньшей, чем у пистолета. В винтовках Спенсера и Генри употреблялись металлические патроны и это были первые магазинные винтовки в армии. В 1873 г. на вооружение поступили карабины Спрингфилда - калибра 45/70 для пехоты и калибра 45/55 для кавалерии. Они были однозарядными и заряжались металлическим патроном с казённой части, обладали большей скорострельностью, а дальнобойность их вдвое превышала показатели магазинных «винчестеров» и «генри». Однако 7-й Кавалерийский полк получил это оружие только в середине 1875 г. Офицеры же часто использовали совершенно нетипичное оружие. Подполковник Джордж А. Кастер, например, имел пару британских револьверов и охотничье ружье Ремингтона, в то время как генерал Крук предпочитал дробовик. «Спрингфилды» нередко выставляют одной из причин поражения Кастера, поскольку считалось, что его механизм, выбрасывающий стреляные гильзы, часто заклинивало. Рассказывают даже о некоем шайеннском воине, который выбросил только что захваченный им в бою «спрингфилд», потому что не смог избавиться от застрявшей в механизме гильзы. Однако археологические материалы показали крайне малый процент подобны случаев. Кроме того, все недостатки экстрактора «спрингфилдов» не помешали солдатам Рино и Бентина успешно отстоять свои позиции на Рино-Хилл.
Боеприпасы ко всему этому арсеналу должны были носиться в особых патронных сумках - большой, носимой на ремне через плечо, для патронов к карабину, и меньшей, на поясном ремне, - с боеприпасами к револьверам. Капсюли носились в небольшом черном кожаном мешочке у бедра. Обычно их бывало два, так как капсюли разных систем оружия различались между собой.
Раньше бумажные патроны держались в жестяных гильзах и хранились в патронных сумках из жесткой кожи, похожих на коробки. Новые металлические патроны гремели и высыпались из них во время атаки, мешали незамеченными подкрасться к врагу. Департамент Артиллерийско-техничаекого и вещевого снабжения разработал поэтому новый тип патронташей - «патронники Дайера», где патроны вставлялись в 24 брезентовые ячейки с внутренней стороны сумки. Но это изобретение все же оставалось непопулярным в войсках, где предпочитали изготовлять патронные пояса. Солдаты сами разрешили эту проблему, сделав на ремнях петли, в которых и держались патроны. Первоначально петли эти пришивались прямо к кожаным ремням. Но дубильная кислота, которой обрабатывали кожу, вызывала коррозию медной оболочки патронов, покрывавшихся сине-зеленой патиной ярь-медянки. В итоге слабело крепление гильзы и она соскакивала при заряжании или извлечении из пояса, что вызывало опасную задержку при ведении огня. Но солдаты решили и эту проблему: они либо ежедневно чистили каждый патрон, либо делали себе пояса из плотного брезента, не содержащего никаких кислот. В конце 1876 г. Департамент Артиллерийско-технического и вещевого снабжения, до сих пор упорно предпочитавший сумки ремням, распорядился, наконец, изготовить 30 000 кожаных и брезентовых поясов «прерийного» типа. Фактически же патронные сумки уже не использовались на Западе в течении многих лет. А в 1877 г. Департамент Артиллерийско-технического снабжения начал серийное производство патронных поясов вместе с кобурой.
В поле кавалерист обычно сворачивал свой мундир и стягивал его ремнями у передней луки седла. Тут же привешивалось смотанное и скрепленное колышком лассо, а с противоположной стороны, к другому седельному кольцу, крепилась торба. Небольшая брезентовая сумка с овсом для коня висела у задней луки седла. Оловянная кружка пристегивалась ремешком, пропущенным через ее ручку, рядом с седельной сумкой. Походная фляга в шерстяном, позже в брезентовом чехле, висела на ремешке на шпеньке, вбитом в дугу задней луки седла. Рацион хранился в ранце, также привешенном к седлу.
Кони были небольшими, но крепкими, более выносливыми, чем в европейских конных полках. Рост их составлял обычно около 1,5 м. в холке. Распределению их по ротам в соответствии с мастью уделялось мало внимания.
Кастер писал, что в 7-м Кавалерийском «для придания единообразия внешнему виду решено было посвятить один из полудней общему обмену лошадей. Ротным командирам, собранным в штаб-квартире полка, позволили, принимая во внимание их положение, отобрать себе наиболее предпочитаемую масть». Однако, это не было всеобщим явлением и не пользовалось популярностью среди солдат, которым при таком обмене давали коней, чьи боевые качества были им еще неизвестны, а единственное достоинство состояло в соответствии униформе. К униформе же солдаты Дальнего Запада относились без особого пиетета.
«Генерал Крук, - сообщает офицер, служивший с ним на Западе, - не любил униформы и носил её только тогда, когда этого нельзя было избежать». Во время зимней кампании 1875 г. генерал носил сапоги, «утвержденного правительством образца № 7; вельветовые брюки, сильно выгоревшие по краям, коричневую шерстяную рубашку, блузу старого армейского образца; коричневую фетровую шляпу с дырой на макушке; старую армейскую шинель с подкладкой из красного сукна и большим воротником из шкуры волка, собственноручно застреленного генералом. Дополнял его костюм кожаный ремень с 40 или 50 патронами, поддерживавшийся двумя кожаными ремешками через плечо». В своем пренебрежении уставной формой Крук был далеко не одинок. Кастер пишет,что некоторых из его людей легко можно было спутать с индейцами «и даже при ближайшем рассмотрении принять двоих из нашего отряда за оседжей. Да и прочие были одеты во что угодно, только не в униформу регулярных войск». Сам Кастер обычно носил легкую серую шляпу с низкой тульей, кожаную куртку и штаны, отороченные бахромой, темно-синюю рубаху с широким воротником, подвязанным алым галстуком. На брезентовом патронном поясе у него висели кобура и нож в шитых бисером ножнах с бахромой. Подобную одежду, подражая своему командиру, носили и многие другие офицеры 7-го Кавалерийского полка.
Почему же допускались отклонения от уставной формы одежды? Одной из причин того было низкое качество казенного обмундирования. Большое количество обмундирования было изготовлено за время Гражданской войны поспешноь и из негодного материала. После войны огромное его количество скопилось на складах и избавиться от него было не так-то просто, а потому квартирмейстеры не особенно обращали внимание на качество отправляемой (сплавляемой!) в войска экипировки.
Недовольство качеством, однако, вызвало лишь резкую отповедь со стороны генерал-квартирмейстера Монтгомери Мейгса, заявившего, что офицерам следует проявлять бережливость, а не критиковать вполне пригодный и прочный материал. Генерал добавил, что это обмундирование повидало Гражданскую войну, а если у пограничных войск хватает времени на жалобы, то значит они просто мало заняты своим прямым делом.
Когда новая униформа все-таки была произведена в достаточном количестве, что случилось около 1873 г., привычка «рукодельничать» настолько укоренилась на Равнинах,что новые мундиры вскоре смешались со старыми и даже с элементами гражданской одежды,наиболее пригодными для степных кампаний.
Кроме качества, серьезной проблемой было снабжение обмундированием гарнизонов дальних постов в стране, абсолютно лишенной приличных (и безопасных!) дорог. Во время летней жары и солдаты, и офицеры стремились одеваться как можно легче, не особенно считаясь с уставом. Вместо кепи многие носили легкие широкополые шляпы, первоначально черного цвета. Одной хватало на три недели в поле, хотя с 1876 г. качество их заметно улучшилось. Солдаты также часто покупали себе серые шляпы с широкими опущенными полями. Гражданский скаут, состоявший при 7-м Кавалерийском, сообщал, что в этом полку «редко носили на кепи букву своей роты, поскольку в основном все носили разнообразнейшие шляпы, но далеко не все носили эту букву и на них». Большинство солдат всех родов войск предпочитало оставлять свои головные уборы в первозданной чистоте. Наибольшее же разнообразие в головных уборах приходится на период около 1876 г., когда у шляпы иной раз загибали поля так, что она превращалась в некое подобие треуголки. Впрочем, этот фасон продержался недолго.
Сержантский и рядовой состав обычно носил небесно-голубые или иные штаны из грубой шерстяной материи, хотя зачастую они свободно одевали всё, что пожелают. Капрал Джекоб Хорнер говорит, что в 1870-х гг. в 7-м Кавалерийском «рота «К» была известна, как «пижонская рота». Там все поголовно носили только белые парусиновые штаны, обычно применявшиеся для работ в конюшне. Взводный портной придавал им вид туго обтягивающих ноги кавалерийских лосин. Кроме того они щеголяли в белых рубахах с белыми же воротниками (вне службы или при выходе в город) ... и вообще всегда имели поразительный внешний вид». Мало кто реально носил желтый галстук, так хорошо известный всем по фильмам-вестернам. Вместо него многие офицеры надевали свободно повязанный шарф.
Природные условия прерий отличаются резкими перепадами температур. Один из офицеров вспоминает, что зимой «личной одежде уделялось особое внимание; когда я видел ртуть, застывшую в шарике на нижнем конце термометра, когда спиртовой термометр в форте Стил (Вайоминг) показывал зимой ниже 61 по Фаренгейту, я понимал настоятельную необходимость таких предосторожностей. Понятие же «униформа» приобретало тогда более чем гибкое толкование, так как уже не только личная прихоть, но жестокая необходимость заставляла нас отбирать для себя такие детали одежды, какие наилучшим образом могли бы защитить от ледяного холода и пронизывающего ветра».
В бою кавалерия руководствовалась стандартным наставлением по кавалерийской тактике Эмори Аптона, выпущенным в 1874 г. Оно предусматривало в первую очередь ведение огневого боя, когда всадники спешивались и разворачивались в стрелковую цепь, становять друг от друга на расстоянии около пяти ярдов. Один человек из каждого отделения выделялся, чтобы держать во время боя всех четырёх лошадей. В борьбе с индейцами основной мишенью американской армии становились их кочевые стойбища. В ударах по ним армия использовала средства из арсенала самих же индейцев. Нападения совершались, как правило, на рассвете, первым делом старались отрезать селение от табунов, чтобы лишить воинов мобильности, нередко становище бралось в «клещи» или подвергалось концентрической атаке с разных сторон одновременно.
Практически постоянно американские войска в борьбе с «враждебными» индейцами пользовались помощью индейцев «дружественных». Подчас это были воины из того же племени, с которым велась эта борьба. Кастера в походе и битве сопровождали скауты (разведчики) из числа индейцев кроу (апсарока) и арикара (ри) - исконных врагов сиу тетон-лакота и шайеннов, - а также несколько полукровок и даже сиу. Скаутам обычно выдавалось армейское обмундирование, но нередко они шли в бой в традиционном военном убранстве своего племени. Среди скаутов - участников битвы на Литтл-Бигхорн - следует особо отметить Чарльза Рейнольдса - «Одинокого Чарли», франко-лакотского метиса Майкла («Митча») Боуйера, за скальп которого Сидящий Бык назначил награду в сто лошадей, а также любимого разведчика Кастера, воина по имени Кровавый Нож, который родился от брака воина-сиу с женщиной-арикара, вырос в селении лакота, но потом вместе с матерью ушёл к её народу. В связи с ролью скаутов следует отметить, что «великая война сиу» была не только столкновением индейцев с цивилизацией «белых», но и продолжением старых межплеменных распрей. Для тех же арикара и кроу главными и смертельными врагами были вовсе не американцы, а именно лакота, которые на протяжении десятков лет изводили их своими жестокими набегами. Для них тот же Кастер был не захватчиком, а добрым союзником. Лейтенант Джеймс Брэдли вспоминал о том, как отреагировали кроу на известие о гибели Сына Утренней Звезды (Кастера): «кроме родственников и близких погибшего, не нашлось никого во всей этой сорокамиллионной нации, кто воспринял бы это известие более трагично, чем кроу … Услышав о случившемся, они один за другим отходили от группы слушателей на некоторое расстояние, в одиночестве садились на землю и начинали плакать и, покачиваясь из стороны в сторону, петь свою жуткую Песню Скорби». Знаменитый вождь кроу Много Подвигов оценивал Литтл-Бигхорн совершенно иначе, чем основные участники сражения: «белые солдаты потерпели неудачу, но в то же время они сломили хребет нашим старым врагам … Теперь мы могли спать не думая, что завтра с утра нам придётся подняться с постели и сражаться - за всю мою жизнь такая ситуация сложилась впервые».
В заключение стоит сказать несколько слов о командном составе 7-го Кавалерийского полка. Тем более что взаимоотношениям между офицерами приписывается немалая роль в битве при Литтл-Бигхорн. Полк располагал рядом способных и опытных командиров, которые, однако, не составляли единой дружной команды. Все рассказы о 7-м Кавалерийском полны взаимных обвинений в пьянстве, трусости, фаворитизме, подсиживании, зависти. Сам его знаменитый полковой командир побывал под судом военного трибунала по целому списку различных обвинений, включая жестокое обращение с ранеными солдатами-дезертирами своей части (им было отказано в своевременной медицинской помощи). Тогда его, признав виновным, на год отстранили от службы без выплаты жалованья. А в 1876 г., буквально накануне экспедиции против сиу, Кастер дал скандальные показания сенатской комиссии на слушаниях дела о коррупции в военном ведомстве. Майор Маркус Рино, ветеран Гражданской войны, не обладавший, однако, никаким опытом борьбы с индейцами, командовал полком в отсутствие Кастера и интриговал против него с целью оставить командование за собой. Капитан Фредерик Бентин был наиболее опытным и наиболее старшим из всех офицеров полка. Он никогда не скрывал своего презрения к Кастеру, как к военному и как к человеку. Это отношение усугубилось после битвы на Уошите, когда Кастер не озаботился поисками отбившегося от основных сил отряда майора Эллиота, в результате чего весь этот отряд был вырезан индейцами. Зато в полку существовала и «клика Кастера», состоявшая из его друзей и родственников, для которых он был настоящим идолом. К этой фракции относились, например, младший брат подполковника, капитан Томас У. Кастер, его зять лейтенант Джеймс Колхаун, его верный адъютант лейтенант Уильям У. Кук, капитан Томас Б. Вейр. Полк вступал в бой, раздираемый на части внутренними склоками. Однако вряд ли правомерно будет следовать за теми, кто приписывает гибель Кастера и его людей исключительно зависти и злонамеренности его неверных соратников. Эта «теория» относится к числу тех самых многочисленных мифов, что окружают историю знаменитой битвы.
